А сорок седьмой конгресс, прежде чем распуститься, 16 января 1833 года принял Закон Пендлтона (внесенный сенатором Джорджем Хантом Пендлтоном из Огайо, родившимся в Цинциннати 29 июля 1823 года и выдвигавшимся кандидатом в вице-президенты от демократов в 1864-м). По условиям этого закона, из трех человек утверждалась Комиссия по делам гражданской службы, которая должна была придумывать особые испытания для тех, кто претендует на определенные посты, с тем чтобы их квалификация подтверждалась на основе способностей, а не политической лояльности. Гражданские служащие отныне освобождались от политического взноса и могли не бояться, что их уволят из-за его отсутствия.

Для начала эти правила действовали только для десятой части федеральных служащих и только для тех, кому еще только предстояло быть назначенным. Не самый сильный старт, но закон ждал рост и расширение. И покуда с «патронатом» не покончили, в те дни, когда уходил Конклинг и выстрелил Жито, еще не было столь всеохватного политического оружия.

Глава 4

ГРУВЕР КЛИВЛЕНД

В течение десяти лет, последовавших за 1880-м, поток иммигрантов, текущий мимо Золотой Двери, достиг пятимиллионной отметки, но характер этой иммиграции изменился.

До 1880 года основное большинство иммигрантов прибывало из Северной и Западной Европы — из Великобритании, Ирландии, Германии и Скандинавии. Они либо были англосаксами, либо представляли культуры, которые могли сочетаться с англосаксонской без каких-то проблем.

Но 13 марта 1881 года относительно либеральный русский царь Александр II был убит террористом, и в годы наступившей реакции тяжелая рука полиции и казацкой кавалерии легла на всех диссидентов, и особенно на еврейское население. Начался поток еврейской эмиграции из России в Соединенные Штаты, который продолжался сорок лет (и на последних его этапах мои родители и я должны будут приехать в Нью-Йорк). Плюс к тому прибывало все больше иммигрантов из Южной Европы, в частности из Италии.

С другой стороны, рост благосостояния в Северной Европе и особенно в заново созданной Германской империи уменьшил эту порцию потока. Таким образом, большие американские города начали наполняться крупными группами европейцев, живущих в культурной изоляции и стремящихся избежать слияния с общей американской культурой.

Те американцы, чьи родители или родители родителей были иммигрантами, а сами они уже нет, те, кто поэтому считал себя уже коренным жителем, с насмешками и страхом разглядывали новоприбывших. И начало появляться чувство, что Золотую Дверь не стоит держать нараспашку.

Конечно, при наибольших культурных и физических различиях подозрения и негодование также окажутся наибольшими. И все-таки неассимилирующиеся евреи, итальянцы, греки и чехи могли быть: по крайней мере, это белые европейцы. А вот на западном побережье становилось все больше китайцев, и это было совсем другое дело.

Китайцы считались тихим и скромным народом, бережливым и работящим. Особенно желанными для работодателей делало их согласие работать за меньшие деньги, чем требовали некитайские рабочие, и работодатели с радостью соглашались платить им меньше. Это означало потерю работы для белых, которые не столько выступали против нанимателей, плативших меньше (на их стороне была сила закона), сколько против китайцев, находившихся на виду и выглядевших беспомощными.

В 1871 и 1878 годах прокатились антикитайские бунты в Калифорнии, не сильно отличающиеся по духу от антиеврейских погромов в России, и нарастало давление с целью осложнить дальнейшую китайскую иммиграцию. Когда количество иммигрантов из Китая приблизилось в 1882 году к 40 000, давление принесло результат.

В 1879-м Хейс наложил вето на билль об «исключении китайцев», но в 1882-м закон, запрещающий китайским рабочим трудиться в течение десяти лет, был подписан Артуром 6 мая (после того как он заблокировал более жесткий вариант). Немедленно же китайская иммиграция снизилась к 1883 году до 8000.

Закон, ограничивающий общую иммиграцию, приняли 3 августа 1883-го. Он исключал бедняков, преступников и душевнобольных. Конечно, с этим трудно спорить, но, учитывая антикитайский акт, можно было решить, что Золотая Дверь, пусть и потихоньку, начинает закрываться.

Давление против тех представителей иных рас, кто уже стал гражданами, тоже нарастало. Южные штаты, ведомые своими новыми консервативными лидерами, стали принимать законы, которые установили бы сегрегацию чернокожих и обрекли их прозябать на низком уровне, с которого они законным путем не поднялись бы. Первый из этих законов Джима Кроу [126] появился в Теннесси в 1881-м и запретил белым и черным ездить в одних и тех же железнодорожных вагонах. Должны были существовать специальные вагоны для чернокожих, в теории такие же, как для белых, но на практике их не имелось. Сегрегация росла в любой жизненной сфере — даже в тюрьмах. В 1884 году Алабама приняла закон, сделавший нелегальным содержание белых и черных в одной камере. (За пределами Юга чернокожих также отделяли и угнетали, но такие акты не имели легального одобрения — и в этом была разница.)

Самым бедным белым жизнь тоже не казалась радостью без границ. Хотя рабочее движение продолжало усиливаться, правительство по-прежнему защищало деловые интересы, так что забастовки практически без вариантов пресекались военной силой, если не хватало других средств. Позиция правительства сводилась к тому, что оно нейтрально и просто должно следить за порядком. Но коль скоро порядок всегда сохранялся путем прекращения забастовки, нейтральность была целиком на стороне работодателей.

Даже политики-реформаторы обычно стремились к реформам в том смысле, что они бы хотели, чтобы с правительственными деньгами обращались честно, а администрация работала эффективно. Не было у них никакой жалости ни к состоянию бедных, ни к их мечтам о лучшей жизни, более высоких зарплатах и коротком рабочем дне.

Все большему числу рабочих становилось понятно, что единственным способом исправить их положение было объединяться в организации, которые могли бы выступать за трудового человека сообща. Работодатели вполне смогли разглядеть в этом опасность для себя самих, и потому они обычно увольняли любого, кто подозревался в участии в таком «трудовом союзе». И более того, правительство было склонно рассматривать деятельность «союзов» как заговор, взирая сквозь пальцы на комбинации нанимателей. (Что неудивительно, ведь у нанимателей были деньги для взносов в политические кампании или просто для дачи взятки, а у трудящихся в то время не было.)

В итоге первым «трудовым союзам» пришлось стать секретными организациями, а их действиям — быть террористическими, поскольку никаких законных прибежищ им не оставили. Так, в 1854 году ирландские горняки из угольных шахт Пенсильвании объединились в секретную организацию под названием «Молли Магуайр». Их деятельность наконец была раскрыта шпионом, нанятым угольными компаниями, чтобы проникнуть в организацию. Люди вроде Джея Гулда могли украсть миллионы и остаться уважаемыми членами общества, которое они надували; но это было невозможно для «Молли Магуайр», откуда рассылались грубые письма с угрозами владельцам шахт. Девятнадцать рабочих было арестовано, осуждено и повешено в 1875-м, и организации не стало.

Первой важной национальной трудовой организацией оказались «Рыцари Труда», основанные в 1869 году, — это также был тайный орден, поначалу избегавший репрессий. К 1886-му в него входило 730 000 человек по всей стране, и в тот год он призвал к 1600 стачкам, основной целью которых стало намерение учредить восьмичасовой рабочий день, чтобы трудящиеся могли пару часов в сутки отдыхать при свете дня. За это на них обрушился целый поток поношений со стороны газет (почти все антирабочие) и жестокость нанятых работодателями бандитов или же полиции, что было почти одно и то же. Джей Гулд похвалялся, будто всегда может нанять половину рабочего класса, чтобы расправиться с другой половиной, однако «Рыцари Труда» выиграли стачку против его железной дороги.